В 1791 г., вскоре после выхода в свет революционной книги А. Н. Радищева (см. ст. «А. Н. Радищев»), начало печататься описание путешествия другого автора, которое сыграло очень важную, но совсем иную роль в развитии русской литературы. Это были «Письма русского путешественника» молодого писателя Николая Михайловича Карамзина.
Карамзин, хотя и был значительно моложе Радищева, принадлежал к той же эпохе русской жизни и русской литературы. Обоих глубоко волновали одни и те же события современности. Оба были писателями-новаторами. Оба стремились свести литературу с отвлеченно-мифологических высот классицизма, изображать реальную русскую жизнь. Однако по своему мировоззрению они резко отличались друг от друга, непохожа, а во многом прямо противоположна была и оценка ими действительности. Поэтому столь различно и все их творчество.
Сын небогатого симбирского помещика, воспитанник иностранных пансионов, недолгое время офицер столичного гвардейского полка, Карамзин нашел свое истинное призвание лишь тогда, когда после выхода в отставку сблизился с основателем «Типографической компании» Н. И. Новиковым и его кружком (см. ст. «Сатирические журналы Н. И. Новикова»). Под руководством Новикова Карамзин стал участвовать в издании первого в нашей стране детского журнала «Детское чтение для сердца и разума».
В 1789 г. — год начала французской революции — он предпринимает поездку по странам Западной Европы — Германии, Швейцарии, Франции и Англии, которая и послужила ему материалом для «Писем русского путешественника». В русской литературе еще не было книги, которая так живо и содержательно, таким простым, близким к разговорному и вместе с тем изящным языком рассказывала бы русскому читателю о жизни различных европейских стран, о западной культуре. Карамзин описывает свои знакомства и встречи с выдающимися деятелями европейской науки и литературы; восторженно рассказывает о посещении сокровищниц мирового искусства — Дрезденской картинной галереи, замков и садов Версаля, Вестминстерского аббатства в Лондоне. Пытливое внимание писателя привлекают быт, нравы и общественная жизнь народов Западной Европы. Своего рода откровением для русских читателей были встречающиеся в «Письмах» Карамзина тонкие и поэтичные зарисовки природы, окрашенные, как и всё в «Письмах», настроением «чувствительного путешественника».
Особую чуткость сердца, «чувствительность» (сентиментальность) Карамзин считал основным качеством, необходимым для писателя. Повышенное внимание к своим чувствам и переживаниям, своего рода любование ими дают себя знать и в «Письмах русского путешественника». В заключительных словах «Писем», обращаясь к своим друзьям, Карамзин как бы намечал программу своей последующей литературной деятельности: «А вы, любезные друзья, скорее приготовьте мне опрятную хижинку, в которой я мог бы на свободе веселиться китайскими тенями моего воображения; грустить с моим сердцем и утешаться с друзьями».
«Чувствительности» придавал важнейшее значение и Радищев. Но в его «Путешествии из Петербурга в Москву» она перерастала в грозное и гневное чувство социального возмущения, протеста, становилась высоким революционным пафосом. Чувствительность Карамзина, напуганного французской революцией, которую он ощущал как предвестие «всемирного мятежа», в конечном счете уводила его от русской действительности, подменяла ее миром сентиментального «воображения».
По возвращении на родину Карамзин приступил к изданию журнала «Московский вестник». Помимо «Писем русского путешественника», в нем были опубликованы его повести из русской жизни — «Бедная Лиза», «Наталья — боярская дочь» и очерк «Фрол Силин». В произведениях этих с наибольшей силой выразились основные черты сентиментализма Карамзина и его школы.
Как и Радищев, Карамзин выводит в своих повестях крестьян, но самый характер изображения крестьянской жизни и отношения к ней обоих писателей резко противоположны друг другу. Знаменитое утверждение Карамзина в «Бедной Лизе» — «И крестьянки любить умеют!..», прославление в качестве героя зажиточного крестьянина Фрола Силина — «Пусть красноречивые льстецы хвалят великодушие знатных! Я буду хвалить Фрола Силина, простого поселянина…» — не выходят за пределы прекраснодушных эмоций чувствительного барина. Если Радищев показывал ужасы рабства, крепостной эксплуатации во всей их страшной обнаженности, то Карамзин всячески старается сгладить социальное зло крепостничества. Ни в одной из «российских повестей» нет и намека на изображение крестьянских тягот и труда, зато в них очень много вздохов и слез умиленного наблюдателя.
Из остальных повестей Карамзина наиболее значительны овеянная романтической атмосферой таинственности и недосказанности повесть «Остров Борнгольм» и последняя из них — историческая повесть «Марфа Посадница, или Покорение Новагорода». Написанная на тему борьбы древней русской вольности с самовластием, она вызывала самое подозрительное внимание реакционных мракобесов. На самом деле ничего революционного в ней нет. Но образ «гражданки новагородской» Марфы, защитницы вольности, с большой силой созданный Карамзиным, был первым ярким героическим женским образом в нашей литературе.
Очень важное значение имело творчество Карамзина для развития литературного языка. Взамен далекой от живого разговорного языка книжной речи он стремился создать один язык «для книг и для общества, чтобы писать, как говорят, и говорить, как пишут». Он освободил Литературный язык от «славянщины» — тяжелых и обветшалых слов и оборотов, упростил синтаксис, создал и ввел в употребление большое число необходимых новых слов — таких, как «будущность», «промышленность», «общественность», «влюбленность», «человечный».
Консервативное мировоззрение Карамзина накладывало свой отпечаток и на проводимую им языковую реформу. Его «новый слог» носил светско-салонный характер. Из живой, ярко национально окрашенной народной речи Карамзин заимствовал лишь то, что соответствовало его представлениям о прекрасном, как о «чувствительном».
Только А. С. Пушкин, снявший те плотины, которыми Карамзин заслонялся от народной языковой стихии, открывший ей свободный доступ в литературу, сумел стать подлинным создателем русского литературного языка. Однако не следует забывать, что Карамзин был здесь его непосредственным предшественником.
Вообще «Карамзинский период» истории нашей литературы, сменивший ломоносовское «книжное направление», по справедливому суждению В. Г. Белинского, непосредственно предшествовал пушкинскому. В творчестве Карамзина, отмечает Белинский, впервые в нашей литературе нашла отражение «жизнь сердца», он «создал на Руси образованный литературный язык» и тем сумел «заохотить русскую публику к чтению русских книг».
В начале нового, XIX в., в то время, когда за языковую реформу Карамзина энергично боролась литературная молодежь — Жуковский, Батюшков, Пушкин-лицеист, — сам он все больше и больше отходил от художественной литературы. В 1803 г., по его собственным словам, он «постригается в историки». Последние двадцать с лишним лет своей жизни он посвятил грандиозному труду —созданию «Истории Государства Российского». Смерть застала Карамзина за работой над двенадцатым томом «Истории», рассказывающем об эпохе так называемого «смутного времени» (начало XVII в.).
Комментариев нет:
Отправить комментарий